я хочу быть самой красивой в мире бабочкой
Я похожа на бывший воздушный шарик, кто-то ткнул острым углом портфеля, некстати, в толпе, и я даже не знаю, кто; из меня долго и медленно выходил воздух, весь вышел.
Я пытаюсь надуться обратно, но сегодня выпускают какой-то неправильный кислород, и я никак не могу найти ту дырку, из которой всё вытекает. Хорошо бы наружу, а так всё уходит в какую-то пустоту. Как будто-то этот кто-то, в общем, совсем не злой, и ничего такого он не имел ввиду, вместе с дыркой неизвестно где заразил меня ещё не открытой, но оттого не менее фатальной болезнью. Пока я не обращаю на это внимания, всё вроде работает, но стоит мне начать задумываться, как я чую это шипение, не ушами слышу, а чувствую шеей, под затылком. Это всё, что я надумала, утекает вслед за воздухом.
Эмоции не утекают; мои эмоции тяжелее воздуха, как самолёт, они плавают, плавают внутри моих резиновых стенок. Только вот они обычно плавают на глубине, а я их там не могу разглядеть, потому что разглядеть - это как думать, и всё, что я наглядела, утекает вслед за тем, что я надумала, до того, как я успеваю добраться до эмоций. Остаётся ждать, когда они всплывут. У них какое-то странное расписание, я в нём ещё не разобралась (это надо думать, а мои мысли легче воздуха, поэтому шиш мне, а не расписание).
Идеи пропадают в той же пустоте. Они должны приманивать эмоции, но видимо, наживка недостаточно жирная, или, может, дёргается неубедительно; как бы там ни было, на наживку они не идут. Остаётся переживать, но на одном переживании далеко не уедешь.
До сих пор получается рассуждать. Рассуждения - как камни, они, во-первых, не пролезают в дырку, а во-вторых сразу тонут. Это очень полезно; на рассуждениях я пишу курсовую.
Ещё эта дырка оставляет много времени на работу вне головы. Я знакомлюсь со своими руками. Руками я недовольна, но они стараются. Работать руками не очень приятно, но иногда способствует глубокой медитации, а на неё довольно стабильно ловятся эмоции.
Иногда мне кажется, что я не могу найти эту дырку потому что боюсь её искать. Иногда мне кажется, что стоит вернуть в комнату стол и выделить час-полтора в день на сидение под столом. Знакомиться с собой очень страшно. Если познакомиться с собой близко, то непременно наткнёшься на что-то плохое. Под столом никак не хватит места одновременно и на меня, и на что-то плохое, поэтому под столом этим заниматься вполне безопасно. Нет, всегда есть место для неприятных неожиданностей (они тяжелее воздуха, но тоньше бумаги, и могут влезть буквально куда угодно), но уж лучше встретить их там, чем где-нибудь ещё.
Мне бы решать насущные проблемы, идеально - по одной, но в существующих обстоятельствах хотя бы по три одномоментно. Вот только я не могу решить, какая насущнее, потому что больше не могу думать - утекает. Могу только следовать указаниям, и то с трудом: важные дела не отвлекают, а когда я не отвлекаюсь, я переживаю. От переживаний мне нехорошо - а кому хорошо от переживаний? Они абсолютно бесполезны, но очень больно кусаются. Ещё ничего, когда они где-то там, сзади, а ведь иногда они так и рвутся на передний план. На переднем плане они тяжелеют, сначала как камень на шее (это не так ужасно, зачем мне шея, разве что слушать, как утекает, а я уже наслушалась), а потом как цепи на руках (это полный финиш; ну куда я без рук?).
Меня надо зашивать, а для этого надо зашиваться. А я только отвлекаюсь.
Но вот сегодня я чую шеей что-то уже почти забытое. Я чую волнение. От волнение руки тяжелеют и дрожат, но это хорошее дрожание; я помню, чем его кормить. Про него не надо думать, но можно знать; я почти не помню, как это - знать, но вспоминаю. Знать приятно.
Сегодня я знаю (ух!), что будет завтра.
Завтра будет день.
Я пытаюсь надуться обратно, но сегодня выпускают какой-то неправильный кислород, и я никак не могу найти ту дырку, из которой всё вытекает. Хорошо бы наружу, а так всё уходит в какую-то пустоту. Как будто-то этот кто-то, в общем, совсем не злой, и ничего такого он не имел ввиду, вместе с дыркой неизвестно где заразил меня ещё не открытой, но оттого не менее фатальной болезнью. Пока я не обращаю на это внимания, всё вроде работает, но стоит мне начать задумываться, как я чую это шипение, не ушами слышу, а чувствую шеей, под затылком. Это всё, что я надумала, утекает вслед за воздухом.
Эмоции не утекают; мои эмоции тяжелее воздуха, как самолёт, они плавают, плавают внутри моих резиновых стенок. Только вот они обычно плавают на глубине, а я их там не могу разглядеть, потому что разглядеть - это как думать, и всё, что я наглядела, утекает вслед за тем, что я надумала, до того, как я успеваю добраться до эмоций. Остаётся ждать, когда они всплывут. У них какое-то странное расписание, я в нём ещё не разобралась (это надо думать, а мои мысли легче воздуха, поэтому шиш мне, а не расписание).
Идеи пропадают в той же пустоте. Они должны приманивать эмоции, но видимо, наживка недостаточно жирная, или, может, дёргается неубедительно; как бы там ни было, на наживку они не идут. Остаётся переживать, но на одном переживании далеко не уедешь.
До сих пор получается рассуждать. Рассуждения - как камни, они, во-первых, не пролезают в дырку, а во-вторых сразу тонут. Это очень полезно; на рассуждениях я пишу курсовую.
Ещё эта дырка оставляет много времени на работу вне головы. Я знакомлюсь со своими руками. Руками я недовольна, но они стараются. Работать руками не очень приятно, но иногда способствует глубокой медитации, а на неё довольно стабильно ловятся эмоции.
Иногда мне кажется, что я не могу найти эту дырку потому что боюсь её искать. Иногда мне кажется, что стоит вернуть в комнату стол и выделить час-полтора в день на сидение под столом. Знакомиться с собой очень страшно. Если познакомиться с собой близко, то непременно наткнёшься на что-то плохое. Под столом никак не хватит места одновременно и на меня, и на что-то плохое, поэтому под столом этим заниматься вполне безопасно. Нет, всегда есть место для неприятных неожиданностей (они тяжелее воздуха, но тоньше бумаги, и могут влезть буквально куда угодно), но уж лучше встретить их там, чем где-нибудь ещё.
Мне бы решать насущные проблемы, идеально - по одной, но в существующих обстоятельствах хотя бы по три одномоментно. Вот только я не могу решить, какая насущнее, потому что больше не могу думать - утекает. Могу только следовать указаниям, и то с трудом: важные дела не отвлекают, а когда я не отвлекаюсь, я переживаю. От переживаний мне нехорошо - а кому хорошо от переживаний? Они абсолютно бесполезны, но очень больно кусаются. Ещё ничего, когда они где-то там, сзади, а ведь иногда они так и рвутся на передний план. На переднем плане они тяжелеют, сначала как камень на шее (это не так ужасно, зачем мне шея, разве что слушать, как утекает, а я уже наслушалась), а потом как цепи на руках (это полный финиш; ну куда я без рук?).
Меня надо зашивать, а для этого надо зашиваться. А я только отвлекаюсь.
Но вот сегодня я чую шеей что-то уже почти забытое. Я чую волнение. От волнение руки тяжелеют и дрожат, но это хорошее дрожание; я помню, чем его кормить. Про него не надо думать, но можно знать; я почти не помню, как это - знать, но вспоминаю. Знать приятно.
Сегодня я знаю (ух!), что будет завтра.
Завтра будет день.
Только не просите меня перевести эту короткометражку. Я такую игру слов по-русски не изображу, извините.