Помимо непомерных профессиональных амбиций у меня внутри сидит личная глубинная установка. Именно она мешает мне идти по головам, отбивать парней и кричать на бабушку. Она сидит там так давно, что временами мне кажется, будто я так и родилась - с установкой внутри. Больше всего она похожа на агитационные лозунги пионеров (особенно на "пионер - всем ребятам пример"). Установка на то, чтобы быть хорошей. Даже не так: на то, чтобы всё время становиться лучше. Но сначала всё-таки быть хорошей.
Жить с этим не всегда просто, но зато очень приятно. Естественно, приятно потому, что я считаю себя хорошей. Отвратительно хорошей, замечательно хорошей, иногда злорадно хорошей, но плохой - никогда; я почти не делаю ничего такого, что считаю плохим, а если делаю, то раскаваюсь: извиняюсь, исправляю, больше так не делаю. Если без этого никак нельзя, то ищу себе убедительные оправдания. Я ужас как поднаторела в выдумывании оправданий, парочка таких даже вполне тянут на причины.
А ещё случается так, что быть хорошей нет никакой возможности, но речь идёт о чём-то настолько чудовищным, что оправданий просто нет. Чаще всего я вообще не знаю, что так бывает; каждый раз, когда это происходит, я узнаю всё заново, ужасаюсь, а дня через два-три - опять не знаю ничего. У психологов есть для этого умные названия, но я обычно не в курсе, что они имеют ко мне какое-то отношение.
Сегодня это чужая безнадёжная безысходность.
Я никогда в жизни не оказывалась в безвыходной ситуации. Я даже и ясно представить себе такого не могу; наиболее близкое - тяжёлая болезнь, смерть близкого человека. Правда, я не вижу в смерти ничего ужасного. Смерть необходима, правильна, полезна, все там будем, и да, это сначала тяжело, но потом ничего так. Я как-то привыкла считать, что помимо смерти нет ничего безвыходного, нет окончательного. Битва не окончена, пока ты не победил (или не умер), ну понятно, да? Я уже осознала и приняла существование стен, в которые нужно долго-долго биться. Я никак не могу заставить себя понять, что иногда даже стен нет.
Лирическая часть закончилась.
Я прочитала книгу о бездомных Парижа. О том, как одну такую - восемнадцателетнюю девочку, очень хорошую девочку, три месяца на улице, - взяла к себе семья. Как она прожила в семье несколько месяцев, отъелась, нашла нормальную работу, а потом начала пить, а потом начала принимать таблетки, а потом ушла жить в полупустую квартиру одноклассника девочки из семьи, а потом занялась проституцией, а потом уложила вещи в старый чемодан и ушла неизвестно куда. Это типа открытый финал, только он на самом деле закрытый, потому что девочка очень скоро умерла. Я никогда не видела в городе ни одного бездомного, но как-то нелогично было бы предполагать, что их там нет, верно? Теперь я знаю, что они такие существуют (ненадолго знаю, наверное). Теперь я знаю, что им нельзя помочь. И я как-то совсем не представляю, а что мне теперь с этим делать.
Я вовсе не хочу положить жизнь на спасение социально незащищённых слоёв общества. Я не хочу подбирать бездомных. Но я не могу позволить себе о них забыть - установка не даёт. Я считаю, что правильно и хорошо жить, всё время держа в голове, где-то на заднем плане, что существует горе, на которое я закрываю глаза. Существуют живущие и умирающие люди, на которых я закрываю глаза. Существуют хорошие девочки младше меня, алкоголички, проститутки, наркоманки, существуют обычно недолго, и я совершенно сознательно закрываю свои глаза.
Таков порядок вещей.
Больше всего я хочу, чтобы уже наконец прошли эти чёртовы два-три дня, и я перестала это знать.