Начинается всё с того, что я понимаю: надо что-то есть, по крайней мере раз в неделю. Или я вспоминаю, что уже давно не виделась с папой, а у него дома Лазарчук, кресло и мелкие. Или я наконец-то прождала три недели, скрипя зубами выдержав внеочередную поездку Моти к папе, сорвавшую все мои планы. Или я... в общем, вариантов может быть много. Все они сводятся к тому, что я поднимаю трубку, набираю знакомый номер, смущённо посапываю в телефон и спрашиваю: "А это... к вам можно на эту субботу?" Не припомню, чтобы мне ответили "нет". Точнее, ответила - разговариваю я всегда с Лейкой. Папа бывает дома между семью и половиной восьмого, или уже в половину двеннадцатого; первое время я банально пропускаю, а во второе звонить стесняюсь. Но это не страшно, у нас с Лейкой неплохие отношения, так что можно и с ней). Итак, услышав обычное "да, конечно!", я плетусь к маме и сообщаю, что вот, на шабат я у папы. "Хорошо", говорит мама. "Ага", соглашаюсь я. "Только мне нужна карточка".
Денег у нас нет. Их у нас нет никогда. Но когда очень нужно, то они находятся. В основном. Больше всего я ненавижу ситуации, когда нужно просить деньги у папы. Было это раза три. В первый раз я позвонила папе уже после того, как мы договорились, и сказала ему (а тогда я говорила именно с ним), что приехать не могу, потому что денег нет. Папа со мной встретился в Иерусалиме и деньги передал. Попутно я выяснила, что сто долларов, которые он даёт маме каждый месяц, и есть деньги на проезд до Бейт-Шемеша. Я впечатлилась. Второй раз был тогда, когда мама была в Москве и сдавала экзамены. У нас кончались оставленные деньги, и я была в панике, а так как кроме папы у меня здесь близких нет, то я позвонила ему.Он обещал помочь. Я приехала к нему на шабат, а когда мы уже стояли на остановке - он меня провожал - собралась с духом и выдавила что-то насчёт того, что он обещал помочь... Надо было видеть, как он на меня посмотрел. И не то что ему жалко, нет, Б-же упаси. Он не понял, почему я не могла попросить ещё в квартирое. А я, если честно, не поняла, как я вообще смогла напомнить. Мне было ужасно стыдно. И третий раз - не настолько давно, между прочим - был самым обычным. У меня на карточке была одна поездка, только в ту сторону. а обратно, значит, надо просить у папы. Я знала об этом ещё со среды, и думала об этом всю неделю. А потом весь шабат. Ой, ну почему я не могла сказать сразу?! Столько нервов себе попортила... Терпела до последнего. Когда "последнее" наступило, я уставилась в потолок и самым незаинтересованным тоном попросила у папы одолжить мне 14 шекелей. Он одолжил, конечно. Стыдно было, и ещё как. А потом, в следующий свой приезд, я ему вернула. Он очень удивтлся, и даже смутился как-то. Потом спрятал куда-то и сказал, что даст мне, когда мне опять понадобятся деньги. Надеюсь, что никогда.
Слаав Б-гу, кроме этих раз, карточку я получаю нормально. А значит - ночью пихать в рюкзак блузки, юбки и ночную рубашку, в школе выковыривать из-под одежды тетрадки и ручки, а потом с рюкзаком идти на ту же Центральную Автобусную Станцию, и сидеть там часов до двух, поджидая автобуса. Конечно, нормальные люди ездят с остановки у выезда из города, но я - ненормальный человек, а тем более в середине учебного года. Если залезать в автобус там, то придётся стоять всю дорогу, а это добрых полтора часа. А на станции, наоборот, автобус приходит, когда основной наплыв людей уже уехал (тем более семинаристки, и я одна на весь салон в синей школьно-форменной рубашке), и он пустой. Так что я забиваюсь подальше, устраиваюсь впритык к оконному стеклу, и достаю книжку. Правда, я редко читаю, когда к папе еду, чаще просто сплю. Но книжка в руках - это святое.
Приезжаю я часа в три; детки мелкие спят, папа работает, Лейка крутится на кухне. Я захожу, скидываю ботинки, устраиваю портфель на полу под шкафом, привычно отмечая, что Хайка, когда встанет, будет лазить, и надо бы потрфель куда спрятать, но места подходящего нет. Дальше - привычные, уже давно совершающиеся на автомате телодвижения. Зайти на кухню к Лейке, спросить, надо ли чем помочь. Она, конечно, откажется, но потом, где-нибудь через часик, действительно найдётся дело - хоть Хнюфу занять, чтобы не цеплялась за юбку и не лазила в мусор. Потом подойти к шкафу, полюбоваться на книжки. "Есть хочешь?" - это папа. Нет, конечно; скажи я да, будут долго выяснять, чего же я хочу, а это жуть как муторно. "Чего хочешь?" - "А что есть?" - "Нет, ты скажи, чего хочешь" - "Еды" - "А что для тебя еда?" - "Нет, ну я так не могу, ты скажи, что есть, и я выберу" - "Хлеб с хумусом будешь" - "Не-ет... не хочу я есть". Лучше сразу нет сказать, чем валандаться. Потом, конечно, второй сакраментальный вопрос: "А спать?". Чаще всего я отвечаю нет. Иногда - "да, но я всё равно днём не засну". Пару раз я просто задрыхла в кресле. Папа мне потом ужасно сочувствовал, жалел..
Потом папа возвращается к работе, я беру книжку - того же Лазарчука, например - и устраиваюсь в кресле. Папа оборачивается от компьютера - он переводчик, с иврита на русский - и задаёт третий, последний традиционный вопрос: "Тебе удобно? Хочешь чего-нибудь ещё?" Я улыбаюсь и отвечаю что да, мне удобно, и нет, я ничего не хочу. Это просто потрясающий кайф: сворачиваться в кресле с книжкой, ничего не делать, а о тебе заботятся.. мрр). Правда, посидеть так удаётся недолго. Только я вчитаюсь, как Нехамка - блондинистая девица-красавица шести с половиной лет, доселе терпеливо выжидающая - подходит к креслу и подпирает щёки ладонями. И сидит. Смотрит. Я напрягаюсь, но виду не показываю. Больше минуты она не выдерживает. "Хава..." - ну вот, началось, обречённо думаю я, и поднимаю глаза от книжки. "..а ты мне почитаешь?". И тогда, действительно, начинается. Я отказываюсь. Нехама напирает. Я держусь, как партизан на допросе. Нехама настаивает. Папа оборачивается от компьютера и строго напоминает Нехамке, что "Хава приехала вовсе не для того. чтобы читать. Хава в гостях. Она приехала отдыхать". Нехамка притихает. Я испытываю двойственные, даже тройственные чувства. С одной стороны, ура, я наконец-то могу продолжить читать. С другой стороны, виновато думаю я, я всё-таки приехала не в последнюю очередь из-за детей. И наконец, меня неприятно царапает это "в гостях". Вот Лейка, думаю я, никогда не говорит, что я в гостях, наоборот! Так что когда Нехамка, немного подождав, опять принимается за своё, я обычно соглашаюсь. И пока из комнат не выскакивают полуголые встрёпанные мальчишки, а вдалеке не начинает голосить Хайка, я сижу на кресле рядом с Хомкой, и читаю ей вслух.
Когда просыпаются дети, чтение прекращается. Потому что начинается дурдом. От восторженных визгов "Хавка приехала! Ура, Хавка приехала" и до нешуточных попыток мне врезать. Кулачки у них маленькие, но крепенькие и острые. Я спасаюсь тем, что хватаю и за обе руки и переворачиваю вних головой. Оба бешено радуются. Я жалею себя. В конце концов дети уходят играть с Нехамкой, а я вздыхаю с облегчением и опять устраиваюсь в кресле, уже ясно понимая, что это ненадолго. Пройдёт ещё несколько минут, и Нехамка будет плакать, Авромка дуться и порываться стукнуть девицу, а Юдка прыгать у меня по волосам. И хорошо, если Хая будет в благодушном настроении. Правда, я её в любом настроении возьму на колени. А она стащит с меня очки. В общем, всё как всегда.
Дальше... мы с детьми будем разбирать стол и диван, а также собирать с ковра игрушки. Папа будет мыть пол в коридоре. Лейка - жарить пирожки с капустой и с яйцом. Будет играть музыка. что-нибудь по испански, или советские песни, или японский дуэт... Потом папа переоденется в костюм и зажжёт свечи. Вот оно, начало. Свечки чуть-чуть погорят, и он их задует. У этой традиции двойной смысл: во-первых, практический. Если фитили у свечеек обжечь заранее, то они будут лучше гореть. Ну и дховный, конечно. Вообще-то свечки зажигает женщина; а когда пап обжигает свечки, то он как бы получает частичку заповеди... И вот, когда папа уже задулсвечи, надел шляпу и зажёг свою последнюю за эти сутки сигарету - вот тогда-то и начинается шабат. Конечно, после этого ещё будут спешно затлкивать в ванну мелких, дожаривать что-то, расставлять стол. По закону шабат начнётся только тогда, когда Лейка зажжёт свечи и скажет благословление. А практически он начинается тогда, когда мы идём к синагоге встречать папу после майрива. Но на самом деле, честно, понимание что - вот оно... оно как раз тогда, когда папа зажигает последнюю сигарету. И тогда же - "пока", "пока", "пока, папа", хлопает дверь...

Продолжение в следующем посте.